Пересохшее русло реки Кабул обратилось в базар. Очень скоро на толкучке стали продавать с тележек ковры «Титаник», скатерти «Титаник», появился дезодорант «Титаник», зубная паста «Титаник», пакора [53] «Титаник» и даже бурки «Титаник». Какой-то особо смекалистый нищий назвал «Титаником» себя самого.

Родился град Титаник.

— Это песня, — говорили люди.

— Нет, это море. Это роскошь. Это корабль.

— Это секс, — шептали люди.

— Это Лео, — застенчиво говорила Азиза. — Это все про Лео.

— Всем нужен Джек, — сказала Лейла Мариам. — Джек придет и всех спасет. Только его уж не вернешь. Джек умер.

Тем же летом торговец тканями задремал с непотушенной сигаретой. Он пережил пожар, но огонь уничтожил склад, лавку с поношенной одеждой, мебельный магазин и пекарню.

Рашиду потом сказали, что если бы ветер дул с запада, а не с востока, его мастерская, может, и уцелела бы. Она ведь находилась в угловой части здания.

Они продали все.

Сперва ушли вещи Мариам, потом Лейлы. Продали детские вещи Азизы, ее немногочисленные игрушки, которые Рашид в свое время купил после долгих упрашиваний. Уплыли часы Рашида, его старый транзисторный приемник, его ботинки, галстуки и обручальное кольцо. В деньги были обращены диван, стол, ковер и стулья. Когда Рашид продал телевизор, Залмай устроил целый скандал.

После пожара Рашид целыми днями торчал дома, награждал тумаками Мариам, шлепал Азизу, швырялся чем ни попадя, придирался к Лейле (и одевается-то она не так, и пахнет не так, и зубы у нее желтеют).

— Да что с тобой сталось? Я женился на пери, а теперь передо мной какая-то карга. Ты стала совсем как Мариам.

Он устроился было в кебабную у площади Хаджи Якуб, но с этой работы его скоро выгнали из-за скандала с посетителем. Клиент пожаловался, что ему грубо швырнули хлеб. Рашид вскипел и обозвал гостя «узбекской обезьяной». Клиент, недолго думая, выхватил револьвер. В руках у Рашида оказался шампур. Рашид потом уверял, что он, как полагается, принес к столу шампур с кебабами, больше ничего, но у Мариам на этот счет были большие сомнения.

— Самое время опять залечь в постель, — съязвила Лейла.

— Не зли его, — встрепенулась Мариам.

— Предупреждаю тебя, женщина, — прорычал Рашид.

— Или покурить.

— Клянусь Господом...

— Горбатого могила исправит.

И тут он на нее набросился.

Удар. Еще удар. В грудь, в голову, в живот. Лейла отлетела к стене. Азиза и Залмай с криком схватили Рашида за рубашку, стараясь оттащить от матери. Какое там. Он повалил Лейлу и принялся бить ногами. Мариам кинулась на землю, прямо ему под ноги. Тут крепко досталось и ей.

Изо рта у Рашида текли слюни, глаза сверкали злобой, и он бил. Бил. Бил.

Бил, пока не выдохся.

— Клянусь, Лейла, ты меня доведешь, — прохрипел он, задыхаясь. — Однажды я тебя убью.

Хлопнул калиткой и был таков.

Когда все деньги вышли, явился голод. Мариам сама удивлялась, как скоро борьба с голодом стала основным содержанием их жизни.

Пустой белый рис без соуса и мяса сделался редким лакомством. А вот сидеть без обеда и ужина приходилось постоянно. Ну разве Рашид принесет баночку сардин, пару ломтей черствого хлеба, по вкусу напоминающего опилки, или притащит мешок ворованных яблок (а ведь за воровство отрубали руку!). А то прихватит в бакалейной лавке жестянку равиоли, которые они потом делили на пятерых (львиная доля доставалась Залмаю). Ели они и сырую репу с солью, и увядшие листья салата, и почерневшие бананьг.

Призрак голодной смерти встал во весь рост. До Мариам дошли слухи, что одна вдова, живущая по соседству, щедро посыпала хлеб крысиным ядом и накормила семерых своих детей. Про себя вдова тоже не забыла.

Азиза сделалась кожа да кости, щеки у нее ввалились, ноги стали как палочки, а лицо приобрело оттенок слабо заваренного чая. Залмай постоянно пребывал в каком-то полусне, капризничал, но засыпал редко и ненадолго. У Мариам перед глазами плавали белые точки, кружилась голова, звенело в ушах. Ей вспоминались слова муллы Фатхуллы, которые тот часто повторял, когда начинался Рамадан: «Даже укушенный змеей обретет сон, но голодный — нет».

— Мои дети умрут, — в отчаянии сказала Лейла. — Прямо у меня на глазах.

— Не умрут, — решительно произнесла Мариам. — Я не позволю. Все будет хорошо, Лейла-джо. Уж я знаю, что делать.

Душным днем Мариам надела свою бурку и вместе с Рашидом двинулась к гостинице «Интерконтиненталь». Автобус был для них непозволительной роскошью, и Мариам очень устала, пока взбиралась по крутому склону. Дважды ей становилось дурно, и приходилось останавливаться и пережидать.

У входа в отель Рашид обнялся с одним из швейцаров в темно-красном костюме и фуражке, и между мужчинами завязался дружеский разговор — Рашид придерживал приятеля за локоток. Потом он махнул рукой Мариам, и оба посмотрели в ее сторону.

Лицо этого швейцара показалось Мариам знакомым.

Человек в фуражке вошел в гостиницу, а Рашид и Мариам остались ждать. С этой точки открывался прекрасный вид на Политехнический институт, на старый район Хаир-Хана и на шоссе в Мазари-Шариф. К югу расположились корпуса хлебозавода «Сило», давно заброшенного, с испещренными следами от пуль и осколков стенами. Поодаль зияли пустыми оконными проемами развалины дворца Даруламан — когда-то в назапамятные времена они с Рашидом ездили туда на пикник. Сейчас Мариам казалось, что все это было не с ней.

Озирая окрестности, она постаралась сосредоточиться на воспоминаниях. Главное — не думать о том, что ей предстоит, и не растерять храбрости.

Каждые несколько минут к гостинице подкатывали джипы и такси и швейцар приветствовал гостей — вооруженных бородатых мужчин в чалмах, пышущих самоуверенностью. Смутное ощущение опасности исходило от них. Слышались обрывки разговоров на пуштунском и фарси. А также на арабском и урду.

— Полюбуйся на наших настоящих хозяев, — чуть слышно прошептал Рашид, — пакистанских и арабских исламистов. Талибы — просто марионетки у них в руках. Вот — подлинные игроки, и ставки у них в Афганистане велики. Говорят, талибы разрешили им организовать по всей стране лагеря для подготовки террористов-смертников и воинов джихада.

— Что это он так долго? — удивилась Мариам.

Рашид сплюнул и растер ногой плевок.

Где-то через час швейцар пригласил их войти. В вестибюле гостиницы их овеяла приятная прохлада. Посреди холла в креслах сидели двое, автоматы отставлены в сторону, на кофейном столике две чашки дымящегося чаю и тарелка с пирожными джелаби — посыпанными сахарной пудрой колечками из теста. Азиза обожает джелаби, подумала Мариам и отвела глаза в сторону.

Вслед за швейцаром Рашид и Мариам вышли на балкон. Приятель Рашида вынул из кармана небольшой черный телефон и клочок бумаги с нацарапанными на нем цифрами.

— Это спутниковый телефон моего начальника. У вас пять минут. Не больше.

— Ташакор, — поблагодарил Рашид. — Я тебе обязан.

Швейцар кивнул и удалился. Рашид набрал номер и передал телефон Мариам.

Слушая гудки, Мариам думала о далекой весне 1987 года, когда ей в последний раз довелось увидеть Джалиля. Опираясь на трость, он стоял на их улице рядом со своим синим «мерседесом» с гератскими номерами и смотрел на окна их дома. Джалиль простоял так несколько часов, окликая Мариам по имени, как она в свое время звала его возле его дома в Герате. Мариам на мгновение раздвинула занавески и бросила быстрый взгляд на отца. Джалиль поседел, ссутулился. Очки на носу, неизменный треугольник носового платка из нагрудного кармана. И как он похудел — костюм висит мешком, брюки болтаются!

Джалиль тоже ее заметил. Глаза их на секундочку встретились, совсем как когда-то, только теперь она пряталась за занавесками. Мариам быстро задернула шторы, опустилась на кровать и стала ждать, когда Джалиль уедет.